…По переулку несся человек. Он был изрядно хмельной, поэтому спотыкался, слетал, подымался и еще убегал, его записывало из сторонки в страны. Одежа его была уже совсем сальная, на мурле щеголяло несколько новых царапин. Увидев прохожего, он кидался к нему и горланил: " Пушкин! Пушкина кокнули нашего, французишка помойный застрелил! Нету, нету его больше!.." Кто–то отшатывался, кто–то брезгливо отталкивал хмельного, кто–то застывал в страхе и изумлении. А тот летел потом, заглядывал в попадающиеся по стезе питейные заведения и выкрикивал посетительницам личные обещания. На перекрестке он встал, вынул из кармана чудом спасшуюся после целых упадков фляжку, совершил несколько глотков и вскользь посмотрел в окно дома. Отражение в нечистом стекле ему показалось, отпустить могли только гляделки, совсем разумные. Да и в фляжке развевалась девственная колодезная вода, но он никому и не предлагал ее испробовать. Сыщик Третьего отделения не обладал права хлестать на работе… — Все, Санька Сергеевич, не хотите заботиться, заканчиваю. Вот, пожалуйста, зеркало, Вы можете удостовериться — сходство удивительное! Сложить Вас рядом — ни за что бы не отличил… Подшучиваю, подсмеиваюсь–с. Эх, умру вот — так ведь никто не определит экого мастера, чтоб меня самого подвести, буду как пугало покоиться, хе–хе! Вот, склонно. За экые денежки можно было постараться. Все–таки недурно, что Вы ему в черепушку не достались. Ну, не смею Вас более замедлять… Пушкин, не лепеча ни обещания, поднялся, встали со скамьи два конвоира, и все вкупе вышли во дворик, где-нибудь их ожидала карета с решетками на окнах. А художник кивнул личным помощницам, и они пугливо, чтобы не ударить грим, взялись валить туловище Дантеса со столика в стоявший рядом на козах конец…
…Царь был вне себя. Насколько напряжений было приложено, чтобы взаимоотношения с Францией после битвы, наконец, наладились, насколько деньжонок, часы оставило, и вот ныне — в одночасье все лишиться. Первоначально сей сальный дебош — позор и срам, российский монарх и галльский выскочка не могут разделить дамочку, да еще и постороннюю супругу, а ныне еще ее хозяин, сей старый камер–юнкер Пушкин, не только затеял дуэль, но и угодил точным стрелком… Ну, зачем Геккерну было это все устраивать, которые–таковые потаенные мишени травила престарелая лиса? Вот, достукался… Ему тоже целиком ни к чему возвращаться во Францию с концом племянника и скверной историей про российские характеры. Конечно, можно ударить ему капиталов, даже нужно предоставить финансов, полным-полно деньжат, но Дантес от этого оживленный не хватит. Верно утверждал как–то Христофорович: "Ваше Величество, Вам ладно располагать занятие не с замужем тетками, а со вдовцами, тем более, жизнь любого Вашего подданного в Ваших дланях…" Так, а ведь приличная идея! Живой Пушкин нам совсем не потребен. Но уж коли оживлен он, а не Дантес, придется их чуток переменить местами. И снова и снова денежки… "Призвать ко мне Бенкендорфа!" — крикнул он…
Заседание особенной коллегии Тайной Канцелярии решило: 1. Провозгласить Пушкину Александру Сергеевичу, что императорским законом от … февраля 1837 года он приговорен к предсмертной казни через повешение за злодейское убиение французского подданного. 2. В неофициальной беседе донести до сведения означенного Пушкина А. С., что по милосердию монарха вердикт может быть ослаблен, если оный Пушкин А. С. договорится проделать отдельные специальные обстоятельства. 3. Специальные обстоятельства демпфирования вердикта состоят в вытекающем: Пушкин А. С. отрешается от личного имени и целых прав, с оным именем объединенных, зарабатывает последние имя и семью и клянется ни при которых обстоятельствах не разглашать обстоятельства потайного уговора. 4. Пушкин А. С. клянется не вступать ни в которые взаимоотношения со собственными давними ведомыми и родичами, а также клянется ни словом, ни занятием не передавать мнения никому, кто он экой, или что он знает о заправской фортуне Пушкина А. С., а также как–либо препятствовать государственным мероприятиям по исценированию его смерти и похорон. 5. Пушкин А. С. обязуется не пописывать и не опубликовывать стихов и других опусов изящной словесности на каждом стиле, даже и под сторонним именем. 6. Если же Пушкин А. С. договорится на вышеуказанные обстоятельства, то упечь навсегда его в влияющую армию на Кавказ в чине подпоручика. 7. Если же Пушкин А. С. не договорится, или же договорится, но потом преступит сей уговор, то мучить его без промедления…
…Гибель Пушкина обошлась национальной драмой. Сторублевки, тысячи людей приходили попрощаться с желанным стихотворцем. Пииты посвящали ему близкие создания. В копиях носило стихотворение без подписи "На гибель стихотворца" Одоевский проговорил: "Солнце русской версификации закатилось." И, частично, он был прав… Очевидцы дуэли не уважали о ней говорить. Когда Данзаса узнали: "Кто бил первоначальным?", он, не задумываясь, поплатился: "Пушкин, конечно…", и замолчал. На спрос: "Так он ошибся?", Данзас пробормотал что–то про пулю, отпавшую от пуговки, и вовсе смутился. Подлинно, огнестрельное средство в те времена было очень ненадежным… Было декларировано, что Жорж Дантес удален из России, возвратился на отчизну и, солидарно с супружницей, российской подданной, въехал в провинциальном городе на полдне Франции. Общественность негодовала.
…Пушкина отроду не запугивали табу воли на литературный труд и публикации. Но здесь ему просто не хотелось рисовать. И море, и кучи смотрятся всецело по различному, развратничаешь ли ты после обеда с палкой в лапе, или галопируешь в дозоре в пыльном мундире на потной лошади. Целая прошлая жизнь представлялась сном. Знакомства постепенно забывались, все менее и менее изводила его разлука с фамилией. Ему даже, по–личному, понравился армейский быт. Для потехи ему вечно хватало и часы, и возможностей, тута же они стали буднями гарнизонной жизни. В близкое времена невпроворот гулу наделала история с воровством молодой черкешенки. Но внезапный кровяный финиш ее родил Пушкину злую славу человека бесстыдного и злого. Дамочки же, напротив, считали в нем зловещее обаяние.
Как-то, существуя на водном курорте, Пушкин хлебнул более среднего в офицерском собрании и разговорился о литературе с неким Лермонтовым из смежной части. Тот был симпатично поражен, определив экое познание объекта у косого поручика. Под диалог вино текло рекою. Неожиданно Лермонтов проявил, что разбирает со слезами на зеницах собственное сихотворение "На гибель стихотворца", а собеседник его немного не спускается под столик от смеха. "Милостивый монарх, что Вы нашли здесь забавного?" — вскричал он. "Творец мой, Мишенька Юрьевич, — сквозь хохот сказал поручик, — какой же Вы, все–таки, слабоумный, которые вы все идиотки, которая, черт купи, бессмысленная жизнь!" Лермонтов побледнел и вскочил за шашку. Их разворовали… Утром произошла дуэль. Разрешено было ужесточить обстоятельства поединка, поскольку Лермонтов был в совершенном бешенстве, а поручик лишь тихенько посмеивался и отрицал каждые суждения секундантов о ритуальном обмене выстрелами в дух. Враги стояли на противных кромках небольшой скальной площадки и просили по очереди. Если кто–то из них зарабатывал рану, хоть и не неизлечимую, то спадал в пропасть. Кроме того, гибель несчастливца можно было сбросить на бесталанный эпизод. Перед поединком Лермонтов узнал: "Не хотите ли Вы хотя бы сейчас разъяснить Ваше вчерашнее поведение?" "Втолкую, — расплатился поручик, — но на местечке и без свидетельниц." Секунданты, заверив сердце, договорились остаться внизу, в четверти версты от места дуэли. Враги спешились, овладели пистолеты и стали всходить. Вскоре они испарились в тумане… …Через отдельное часы донесся выстрел, потом второй. Один из секундантов и лекарь махнули вверх, покинув остального караулить коней. На площадке никого не было. На булыжниках возлежал один из пистолетов, а внизу на резких утесах что–то чернело…
…Почти неделю не могли увеличить увязшее в расщелине туловище. Булыжники, палящее солнце и особы выполнили близкое занятие — когда то, что осталось от дуэлянта, вынули на площадку, узнать его смогли только по кепке, отмеченной М.Ю.Л., какую несчастливый втиснул за пазуху, наверное, перед тем, как вырастил пистолет. Эскулапа особливо ошарашил облик долгих, ударяющих ногтей на раздувшихся посиневших перстах. Мартынова же (так призывали поручика) заметить так и не смогли. Наверное, увидав гибель супротивника, он напугался и хрястнулся в бега. Больше о нем никто ничего не чуял. Думают, что он переселился в Персию.
Чиркнул
vadimovi
на coolstory.dirty.ru
/
комментировать
